Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так:   "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
    Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
        "Неси тяжелый груз";
        "Жернова";
        "За борт";
        "Ай-яй-яй! Черная овца";
        "Немыслимая слепота";
        "Не в нашем созвездии";
        "Трубы пропели точно".
    Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
    "Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
    "Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.