 |
| Scarlett O'Hara |
пятница, 29 ноября 2013 г.
О размахе фильма говорят следующие цифры: в нем были задействованы 59 актеров и 2400 человек массовки. Кстати, первоначально в сцене, когда Скарлетт идет по полю битвы между телами убитых и раненых южан, планировалось использовать 2000 статистов. Но Гильдия актеров потребовала заплатить всем по средней ставке. Селзник отказался. В итоге в сцене снялись 800 оплаченных статистов и 400 добровольцев.
Для фильма было сшито 5500 оригинальных костюмов, включая 1200 мундиров армии конфедератов-южан. Только для исполнительницы главной роли Вивьен Ли сшили больше 30 платьев. Одно из платьев было представлено в 27 вариантах - с разной степенью износа, чтобы кадр за кадром, сцена за сценой зритель видел, как постепенно ветшало единственное сиреневое платье Скарлетт.
Кроме того, для съемок понадобилось 1100 лошадей, 375 других животных, 450 карет и подвод. Зато на некоторых декорациях удалось сэкономить. В частности, первой сценой, отснятой для фильма, была сцена побега Скарлетт и Ретта из пылающей Атланты. Для этого подожгли целый "квартал" декораций, оставшихся от съемок других фильмов. Так расчетливый Селзник достиг и другой цели - сжег старые декорации, которые загромождали задний двор его киностудии, чтобы освободить место для декораций "Унесенных ветром".
Редкое имя героини Скарлетт было присвоено ей в 1935 г. уже перед самым выходом книги в свет. Здесь, как полагают, налицо перекличка с названием романа Натаниела Хоторна "Алая буква" ("Scarlet letter"), т.е. Скарлетт - это синоним довольно распространенного имени Роза. В процессе написания романа героиню звали Пэнси О'Хара, отчего, когда она получила новое имя, Маргарет Митчелл пришлось заново перечитать каждую страницу подготовленной к изданию рукописи, дабы нигде не сохранилось первоначальное имя героини.понедельник, 25 ноября 2013 г.
воскресенье, 24 ноября 2013 г.
Однажды
вечером Джон прочел страницу, которая должна была, в конечном итоге, появиться
где-то в середине книги, после пожара и временного отъезда из города, когда
персонаж из провинции говорит главной героине: "Вы знаете жителей Атланты
не хуже меня. Они накрепко прикипели сердцем к своему городу, не меньше, чем
чарльстонцы к Чарльстону, и никаким янки, никаким пожаром не оторвать их от
Атланты. Они упрямы как мулы во всем, что касается Атланты. Правду сказать,
непонятно - почему. Мне этот город всегда казался этаким напористым, нагловатым
выскочкой..." И героиня Маргарет про себя соглашается: "Да, это был
напористый, нагловатый выскочка-город, и этим он импонировал ей".
Такова была начальная простая тема женщины и города, которую Маргарет положила в основу своего длинного романа. У этой героини, однако, были человеческие потребности и страсти; Маргарет создавала, одновременно, любовный роман и художественное изображение истории. Ей удалось с поразительным успехом выделить романтическую линию сюжета, если можно применить это понятие к прямолинейной и откровенной передаче Маргарет отношений с мужчинами ее эгоистической героини. Как видно из писем, которые она посылала первокурсницей из Смитовского колледжа, Маргарет знала, что существует практическая сторона в любви и замужестве. Постукивая клавишами портативного "Ремингтона", она использовала эти знания, чтобы поддерживать любовную линию в своем произведении на уровне, до которого такой материал еще не поднимался в романах о Гражданской войне, разве что в книге Джеймса Бойда. То был выход на уровень реалистически изображенных мук ревности и страстей. С точки зрения психологического проникновения, эта сторона повествования производила такое сильное впечатление на тех, кто был готов воспринять ее, что можно было сказать - основной темой романа были взаимоотношения мужчины и женщины. Так думал Стивенс Митчелл; после публикации книги он сказал: "Тема ее - многие женщины находят хороших мужчин, но осознают это, когда уже слишком поздно".
Стивенс наблюдал за тем, что читает сестра, и заметил, как она жадно поглощала многотомный медицинский отчет о Гражданской войне. Сам он начал развивать особый подход к истории, изучая экономический аспект войны; он поднял малоизвестные материалы, проследив, куда ушел золотой запас конфедератов и на счета каких Северных и иностранных банков перетекли прибыли от блокады Юга. Он написал очерк о товарных операциях конфедератов периода Гражданской войны для "Бюллетеня" Исторического общества Атланты, образовавшегося в 1927 году. Маргарет внимательно прочла рукопись Стивенса, так как ей не удалось найти в общеизвестных исторических материалах то, что она хотела знать об обогащении спекулянтов на Севере и Юге. Она ввела в свой рассказ нить экономического обоснования; мать рассказывала ей: туда, где стояли вдоль дороги охранные посты Шермана, пробрались некоторые обитатели и снова подняли головы, другие - все больше опускались и, в конечном итоге, превратились в отребье. Дело тут было, безусловно, в характере, но это был и вопрос денег: откуда они брались, у кого они были и на что тратились?
Стивенс уже знал тогда, что в произведении его сестры будет что-то, связанное с историей медицины и что-то, имеющее отношение к экономике,- две темы, которые погруженный в батальные сцены роман о Гражданской войне пока не смог осветить. Он думал также, что в этом объемном творении, каковы бы ни были его художественные достоинства, будет нечто такое, что он называл философией автора, потому, что у Маргарет была своя точка зрения на вещи и на людей. Как близкий ей человек, иногда почти телепатически, Стивенс понимал, как Маргарет располагала материал в уме, и отмечал: "Ее философия была основана на индивидуальных случаях. Такая система есть в юриспруденции, здесь вы исходите не из правил и не из текста, а изучаете отдельные случаи, которые уже прошли судебное разбирательство и приговоры по ним были вынесены; вы исследуете, как они разбирались и, наконец, изучив много случаев и обсудив их со своими сверстниками-студентами, уже можете сами вывести правила. Философия Маргарет была философией "случая". Она не пыталась втиснуть людей в систему. Она изучала людей, и отсюда выводилось правило. Она, в свое время, мечтала о поприще врача-психиатра. Маргарет говорила, что практикует как психиатр на друзьях и знакомых. Создавая своих героев, она исходила из собственных наблюдений над поведением людей - но ни в коем случае не из какого-то предвзятого представления о том, как они должны себя вести. Она изображала их такими, какими они были."
Такова была начальная простая тема женщины и города, которую Маргарет положила в основу своего длинного романа. У этой героини, однако, были человеческие потребности и страсти; Маргарет создавала, одновременно, любовный роман и художественное изображение истории. Ей удалось с поразительным успехом выделить романтическую линию сюжета, если можно применить это понятие к прямолинейной и откровенной передаче Маргарет отношений с мужчинами ее эгоистической героини. Как видно из писем, которые она посылала первокурсницей из Смитовского колледжа, Маргарет знала, что существует практическая сторона в любви и замужестве. Постукивая клавишами портативного "Ремингтона", она использовала эти знания, чтобы поддерживать любовную линию в своем произведении на уровне, до которого такой материал еще не поднимался в романах о Гражданской войне, разве что в книге Джеймса Бойда. То был выход на уровень реалистически изображенных мук ревности и страстей. С точки зрения психологического проникновения, эта сторона повествования производила такое сильное впечатление на тех, кто был готов воспринять ее, что можно было сказать - основной темой романа были взаимоотношения мужчины и женщины. Так думал Стивенс Митчелл; после публикации книги он сказал: "Тема ее - многие женщины находят хороших мужчин, но осознают это, когда уже слишком поздно".
Стивенс наблюдал за тем, что читает сестра, и заметил, как она жадно поглощала многотомный медицинский отчет о Гражданской войне. Сам он начал развивать особый подход к истории, изучая экономический аспект войны; он поднял малоизвестные материалы, проследив, куда ушел золотой запас конфедератов и на счета каких Северных и иностранных банков перетекли прибыли от блокады Юга. Он написал очерк о товарных операциях конфедератов периода Гражданской войны для "Бюллетеня" Исторического общества Атланты, образовавшегося в 1927 году. Маргарет внимательно прочла рукопись Стивенса, так как ей не удалось найти в общеизвестных исторических материалах то, что она хотела знать об обогащении спекулянтов на Севере и Юге. Она ввела в свой рассказ нить экономического обоснования; мать рассказывала ей: туда, где стояли вдоль дороги охранные посты Шермана, пробрались некоторые обитатели и снова подняли головы, другие - все больше опускались и, в конечном итоге, превратились в отребье. Дело тут было, безусловно, в характере, но это был и вопрос денег: откуда они брались, у кого они были и на что тратились?
Стивенс уже знал тогда, что в произведении его сестры будет что-то, связанное с историей медицины и что-то, имеющее отношение к экономике,- две темы, которые погруженный в батальные сцены роман о Гражданской войне пока не смог осветить. Он думал также, что в этом объемном творении, каковы бы ни были его художественные достоинства, будет нечто такое, что он называл философией автора, потому, что у Маргарет была своя точка зрения на вещи и на людей. Как близкий ей человек, иногда почти телепатически, Стивенс понимал, как Маргарет располагала материал в уме, и отмечал: "Ее философия была основана на индивидуальных случаях. Такая система есть в юриспруденции, здесь вы исходите не из правил и не из текста, а изучаете отдельные случаи, которые уже прошли судебное разбирательство и приговоры по ним были вынесены; вы исследуете, как они разбирались и, наконец, изучив много случаев и обсудив их со своими сверстниками-студентами, уже можете сами вывести правила. Философия Маргарет была философией "случая". Она не пыталась втиснуть людей в систему. Она изучала людей, и отсюда выводилось правило. Она, в свое время, мечтала о поприще врача-психиатра. Маргарет говорила, что практикует как психиатр на друзьях и знакомых. Создавая своих героев, она исходила из собственных наблюдений над поведением людей - но ни в коем случае не из какого-то предвзятого представления о том, как они должны себя вести. Она изображала их такими, какими они были."
Маргарет Митчелл и ее
роман РОЖДЕНИЕ РОМАНА
Новая, сыгравшая важную роль в жизни Маргарет подруга, появилась приблизительно в то время, когда она начала работать над книгой, отложила в сторону костыли и опять стала выходить. Это была молодая женщина по имени Лоис Дуайт Коул, она окончила Смитовский колледж уже после Маргарет и приехала в Атланту, чтобы руководить работой торгового отдела компании "Макмиллан". (…)
Молодые женщины обнаружили, что у них есть общие интересы - из которых бридж был самым незначительным - и мисс Коул вскоре начала заглядывать в Каморку на чай раз или два в неделю. Здесь она видела стол для рукоделия, портативную машинку и горы бумаги. Иногда она заставала Маргарет за работой в шортах и блузке, иногда в широких брюках, а порой в домашнем халате, но всегда ее костюм дополнялся козырьком. И всегда, если Маргарет писала, когда к ней приходили с визитом, она вставала от стола и прикрывала машинку и рукопись банным полотенцем, на которое потом бросала козырек. Лоис Коул была в числе тех, кого Маргарет удостоила сообщением, что задумала художественное произведение, и однажды мисс Коул спросила: "Как продвигается великий американский роман?" "Меня от него тошнит,- ответила Маргарет.- Сама не знаю, зачем вожусь с ним, просто некуда девать время". Лоис Коул заметила: "Макмиллан" очень хотелось бы взглянуть на него. Когда он будет закончен?" - "В таком случае, он никогда не будет закончен,- ответила Маргарет.- И никто на него смотреть не будет".
Шло время, и кое-кому из друзей удалось узнать еще одну деталь, связанную с произведением на столике для рукоделия: оно имело какое-то отношение к Гражданской войне. Об этом стало известно, когда Маргарет опять смогла посещать цокольный этаж публичной библиотеки Атланты, где переплетенные тома старых газет лежали на пыльных столах, придвинутых к стенам. Маргарет жаловалась, что тома эти были настолько тяжелыми, что она не могла держать или перелистывать их; она могла читать их только одним способом - лежа на полу и водрузив их на живот. "Я надрываю себе живот,- жаловалась Маргарет,- только для того, чтобы прочесть газеты, которые выходили в этом городе в 1850-1860 годах".
Она часами просиживала в библиотеке, и результат не замедлил сказаться: кипа отпечатанных страниц в гостиной значительно выросла. Она писала свое произведение по главам, работая то над одной, то над другой, независимо от их последовательности в романе. Завершив главу, она укладывала ее в огромный манильский конверт (плотный коричневатый конверт, сделанный из "манильской бумаги", первоначально эта бумага изготовлялась из манильской конопли - прим. пер.), который прибавляла к постепенно растущей стопке на полу возле столика для рукоделия. Иногда она делала пометки об исправлении на конвертах или писала новые абзацы на листочках бумаги и подкладывала их к основному тексту. Когда окончился 1927 год и начался 1928, груда конвертов выросла почти в стол высотой, и Маргарет отодвинула ее к стене и начала новую. К концу 1928 года на одной куче конвертов уже вполне можно было усесться - что и делали некоторые посетители. Самые старые конверты покрылись к этому времени пылью и грязью. Однако, Маргарет точно знала, где найти любую страницу или абзац; и когда ей нужно было поработать над каким-то определенным отрывком, она просто доставала его с отведенного ему места, как будто извлекала с помощью подробной картотеки, хранящейся в уме. Какое-то время она подкладывала два-три конверта под шатающуюся ножку тахты. На других она набрасывала сведения, которые не имели ничего общего с текущей работой; она использовала наполненные рукописями конверты как бумагу для записи телефонов, рецептов, списка бакалейных покупок и приглашений на обед.
Большинство друзей Маргарет стали относиться к работе за столиком для рукоделия как к милому чудачеству. Но немногие близкие люди, зная ясность ума Маргарет и живость ее фантазии, чувствовали, что такая замечательная личность способна произвести на свет, в той или иной форме, нечто замечательное. (…)
Она так и не говорила друзьям, чем занимается; ее ценителем был Джон Марш. По вечерам, когда скапливалась дневная порция, он прочитывал ее. Поскольку отрывок, написанный в тот день Маргарет, мог относиться к любому месту в романе, Джон, должно быть, воспринимал его как билетер в кинотеатре, который может оценить фильм в любом порядке, кроме хронологического. Но он знал тему: Маргарет впоследствии определила ее как "выживание". Джон знал также, что героиня Маргарет - девушка, напоминающая своим именем Пэнси О' Хара предыдущую героиню Пэнси Гамильтон,- должна была пережить войну и преуспеть, как пережила ее Атланта и процветала.
Маргарет Митчелл и ее
роман
"Унесенные ветром"
"Унесенные ветром"
"Этот роман имеет больше
оснований, чем какой-либо другой американский роман, встать в ряды великих
творений наравне с зарубежными, созданными Толстым, Харди, Диккенсом…"
"В изображении огромной по диапазону и сложности общественной жизни периода войны "Унесенные ветром" близки "Войне и миру" Толстого…
"История, рассказанная с такой страстью и искренностью, освещенная изнутри таким пониманием, сплетенная из исторического материала и ограниченного рамками воображения, бесконечно интересна…"
"Значительно число читателей данной книги, но не она сама…"
"В изображении огромной по диапазону и сложности общественной жизни периода войны "Унесенные ветром" близки "Войне и миру" Толстого…
"История, рассказанная с такой страстью и искренностью, освещенная изнутри таким пониманием, сплетенная из исторического материала и ограниченного рамками воображения, бесконечно интересна…"
"Значительно число читателей данной книги, но не она сама…"
Так писала о романе "Унесенные
ветром" американская пресса. Споры о том, серьезное ли это произведение,
дамский ли роман, "поднявшийся до настоящей литературы", или
"бульварное чтиво" для домохозяек - не умолкают до сих пор, по
крайней мере, в России. Для кого-то тот факт, что книга написана женщиной,
расставляет все точки над "и", потому что - по распространенному мнению,
- женщина не может подняться над своими эмоциями и создать что-то стоящее в
литературе, как и вообще в искусстве. Другие восхищаются романом, относя его
уже к произведениям классической литературы (как-никак, роман был написан почти
70 лет назад).
Сама Маргарет Митчелл для многих тоже стала загадкой. "Никому неизвестная домашняя хозяйка написала книгу, о которой спорили знатоки, возможно ли ее написать, и сошлись, что невозможно", - так описана в предисловии к первому изданию романа на русском языке реакция маститых литераторов США на популярность автора"Унесенных ветром".
В любом случае, очевидны несомненная литературная одаренность автора, великолепное владение пером, острота и точность в описании исторических событий и яркие, живые образы героев романа. Все это ставит Маргарет Митчелл в один ряд с выдающимися писателями мировой литературы.
Мы мало знаем о ней. Родилась в 1900 году в Атланте, в обеспеченной и респектабельной семье. По окончании Вашингтонской школы и одного курса колледжа Смита, она какое-то время вела беспечную светскую жизнь, пережила неудачное замужество, работала в городской газете, где проявила себя как талантливая и энергичная журналистка. Затем вышла во второй раз замуж и оставила газету, считая, "что замужняя женщина должна быть прежде всего женой" (не следует забывать, что в то время замужние женщины, как правило, не работали, если мужья могли обеспечить доход семьи).
С раннего возраста Маргарет Митчелл увлекалась литературой. Она много читала, исписывала целые тетради своими заметками и сюжетами будущих произведений, сочиняла рассказы, пьесы для импровизированного домашнего театра, пробовала себя и в эпическом жанре. Поэтому неудивительно, что став домохозяйкой, она не оставила свои литературные занятия.
История создания романа "Унесенные ветром" и его издания любопытна и необычна. Мы предлагаем вашему вниманию отрывки из переведенной на русский язык книги Финиса Фарра "Маргарет Митчелл и ее "Унесенные ветром". Это - как утверждается в аннотации - первая и наиболее достоверная биография писательницы, написанная на основе семейных архивов, воспоминаний друзей.
Сама Маргарет Митчелл для многих тоже стала загадкой. "Никому неизвестная домашняя хозяйка написала книгу, о которой спорили знатоки, возможно ли ее написать, и сошлись, что невозможно", - так описана в предисловии к первому изданию романа на русском языке реакция маститых литераторов США на популярность автора"Унесенных ветром".
В любом случае, очевидны несомненная литературная одаренность автора, великолепное владение пером, острота и точность в описании исторических событий и яркие, живые образы героев романа. Все это ставит Маргарет Митчелл в один ряд с выдающимися писателями мировой литературы.
Мы мало знаем о ней. Родилась в 1900 году в Атланте, в обеспеченной и респектабельной семье. По окончании Вашингтонской школы и одного курса колледжа Смита, она какое-то время вела беспечную светскую жизнь, пережила неудачное замужество, работала в городской газете, где проявила себя как талантливая и энергичная журналистка. Затем вышла во второй раз замуж и оставила газету, считая, "что замужняя женщина должна быть прежде всего женой" (не следует забывать, что в то время замужние женщины, как правило, не работали, если мужья могли обеспечить доход семьи).
С раннего возраста Маргарет Митчелл увлекалась литературой. Она много читала, исписывала целые тетради своими заметками и сюжетами будущих произведений, сочиняла рассказы, пьесы для импровизированного домашнего театра, пробовала себя и в эпическом жанре. Поэтому неудивительно, что став домохозяйкой, она не оставила свои литературные занятия.
История создания романа "Унесенные ветром" и его издания любопытна и необычна. Мы предлагаем вашему вниманию отрывки из переведенной на русский язык книги Финиса Фарра "Маргарет Митчелл и ее "Унесенные ветром". Это - как утверждается в аннотации - первая и наиболее достоверная биография писательницы, написанная на основе семейных архивов, воспоминаний друзей.
суббота, 23 ноября 2013 г.
Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так: "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
"Неси тяжелый груз";
"Жернова";
"За борт";
"Ай-яй-яй! Черная овца";
"Немыслимая слепота";
"Не в нашем созвездии";
"Трубы пропели точно".
Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
"Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
"Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.
Перед тем как приступить к редактированию и изданию,
Маргарет хотела знать мнение своего брата и отца. Первым прочел рукопись
Стивенс с точки зрения своих профессиональных знаний в экономической истории
Юга. Он нашел, что сестра исторически достоверна в трактовке торговли и
финансов и добавил: "Это очень компетентное произведение. Я горжусь
им". От Митчелла Митчелл этого было достаточно. Их отец выразился более
эмоционально: он казал, что роман - гениальное произведение. Его беспокоило
только, что потомки семейств, разбогатевших в эпоху Реконструкции, могут
оскорбиться. Он просто стонал, когда читал как охарактеризовала Маргарет одно
из семейств в своей книге, и сказал, что в Атланте есть клан, члены которого
публично возмутятся таким изображением. Но Маргарет и Стивенс считали, что
ничего подобного не случится, и они оказались правы. Что касается истории
вообще, мистер Митчелл отметил необычайную точность Маргарет.
Но это не удовлетворило автора; она страшилась быть пойманной на исторической ошибке, больше чем боялась критики сюжета и стиля. Ничего не оставалось делать как только опять идти в библиотеку Атланты и проверять с точки зрения места и времени бесчисленные данные в романе, которые могли быть исторически подтверждены. Маргарет уверяла, что после проверки в библиотеке она могла процитировать по меньшей мере четыре авторитетных источника в связи с каждым невымышленным событием в книге. Это кажется чрезмерным; ей не нужно было преувеличивать, описывая, к примеру, свою кропотливую работу в связи с военными событиями. Пока она не свалилась от изнеможения, Маргарет составила почасовой график каждого события, происходившего в Атланте и ее окрестностях в последние двадцать четыре часа кампании Шермана. В самом деле, она соорудила, по меньшей мере, каркас книги, которая могла быть названа "День, когда пала Атланта", но это нужно было лишь на тот случай, если кому-нибудь вздумается усомниться в ее точности - никто и не подумал. Насколько можно судить, в романе нет ни малейшего искажения фактов. Это служит свидетельством ее честности и учености, но для среднего читателя небольшие ошибки в исторической части повествования не имели бы значения. Характеры и драма делали книгу притягательной для всех.
Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так: "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
"Неси тяжелый груз";
"Жернова";
"За борт";
"Ай-яй-яй! Черная овца";
"Немыслимая слепота";
"Не в нашем созвездии";
"Трубы пропели точно".
Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
"Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
"Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.
Скорее всего, роман Маргарет имел бы успех даже если б она назвала его просто "История". Но немыслимому успеху, который пришелся на долю книги, она, вероятно, больше обязана блестящему названию, чем какой-нибудь другой отдельно взятой причине. Доусон использовал эти слова в несколько ином смысле, чем Маргарет. Поэт подразумевал, что он позволил ветру унести себя; Маргарет, конечно, употребила слово "унесенные", имея в виду "насильно оторванные". Фраза эта встречается в тексте романа на странице 397 американского издания, где Скарлетт с трудом пробирается по дороге домой из Атланты и спрашивает себя: "Сохранилась ли Тара? Или Тару унесло ветром, который пронесся над Джорджией?" Добавила ли Маргарет эту вставку после того как выбрала заглавие? Она не говорила об этом, и мы этого никогда не узнаем.
Но это не удовлетворило автора; она страшилась быть пойманной на исторической ошибке, больше чем боялась критики сюжета и стиля. Ничего не оставалось делать как только опять идти в библиотеку Атланты и проверять с точки зрения места и времени бесчисленные данные в романе, которые могли быть исторически подтверждены. Маргарет уверяла, что после проверки в библиотеке она могла процитировать по меньшей мере четыре авторитетных источника в связи с каждым невымышленным событием в книге. Это кажется чрезмерным; ей не нужно было преувеличивать, описывая, к примеру, свою кропотливую работу в связи с военными событиями. Пока она не свалилась от изнеможения, Маргарет составила почасовой график каждого события, происходившего в Атланте и ее окрестностях в последние двадцать четыре часа кампании Шермана. В самом деле, она соорудила, по меньшей мере, каркас книги, которая могла быть названа "День, когда пала Атланта", но это нужно было лишь на тот случай, если кому-нибудь вздумается усомниться в ее точности - никто и не подумал. Насколько можно судить, в романе нет ни малейшего искажения фактов. Это служит свидетельством ее честности и учености, но для среднего читателя небольшие ошибки в исторической части повествования не имели бы значения. Характеры и драма делали книгу притягательной для всех.
Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так: "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
"Неси тяжелый груз";
"Жернова";
"За борт";
"Ай-яй-яй! Черная овца";
"Немыслимая слепота";
"Не в нашем созвездии";
"Трубы пропели точно".
Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
"Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
"Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.
Скорее всего, роман Маргарет имел бы успех даже если б она назвала его просто "История". Но немыслимому успеху, который пришелся на долю книги, она, вероятно, больше обязана блестящему названию, чем какой-нибудь другой отдельно взятой причине. Доусон использовал эти слова в несколько ином смысле, чем Маргарет. Поэт подразумевал, что он позволил ветру унести себя; Маргарет, конечно, употребила слово "унесенные", имея в виду "насильно оторванные". Фраза эта встречается в тексте романа на странице 397 американского издания, где Скарлетт с трудом пробирается по дороге домой из Атланты и спрашивает себя: "Сохранилась ли Тара? Или Тару унесло ветром, который пронесся над Джорджией?" Добавила ли Маргарет эту вставку после того как выбрала заглавие? Она не говорила об этом, и мы этого никогда не узнаем.
Перед тем как приступить к редактированию и изданию,
Маргарет хотела знать мнение своего брата и отца. Первым прочел рукопись
Стивенс с точки зрения своих профессиональных знаний в экономической истории
Юга. Он нашел, что сестра исторически достоверна в трактовке торговли и
финансов и добавил: "Это очень компетентное произведение. Я горжусь
им". От Митчелла Митчелл этого было достаточно. Их отец выразился более
эмоционально: он казал, что роман - гениальное произведение. Его беспокоило
только, что потомки семейств, разбогатевших в эпоху Реконструкции, могут
оскорбиться. Он просто стонал, когда читал как охарактеризовала Маргарет одно
из семейств в своей книге, и сказал, что в Атланте есть клан, члены которого
публично возмутятся таким изображением. Но Маргарет и Стивенс считали, что
ничего подобного не случится, и они оказались правы. Что касается истории
вообще, мистер Митчелл отметил необычайную точность Маргарет.
Но это не удовлетворило автора; она страшилась быть пойманной на исторической ошибке, больше чем боялась критики сюжета и стиля. Ничего не оставалось делать как только опять идти в библиотеку Атланты и проверять с точки зрения места и времени бесчисленные данные в романе, которые могли быть исторически подтверждены. Маргарет уверяла, что после проверки в библиотеке она могла процитировать по меньшей мере четыре авторитетных источника в связи с каждым невымышленным событием в книге. Это кажется чрезмерным; ей не нужно было преувеличивать, описывая, к примеру, свою кропотливую работу в связи с военными событиями. Пока она не свалилась от изнеможения, Маргарет составила почасовой график каждого события, происходившего в Атланте и ее окрестностях в последние двадцать четыре часа кампании Шермана. В самом деле, она соорудила, по меньшей мере, каркас книги, которая могла быть названа "День, когда пала Атланта", но это нужно было лишь на тот случай, если кому-нибудь вздумается усомниться в ее точности - никто и не подумал. Насколько можно судить, в романе нет ни малейшего искажения фактов. Это служит свидетельством ее честности и учености, но для среднего читателя небольшие ошибки в исторической части повествования не имели бы значения. Характеры и драма делали книгу притягательной для всех.
Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так: "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
"Неси тяжелый груз";
"Жернова";
"За борт";
"Ай-яй-яй! Черная овца";
"Немыслимая слепота";
"Не в нашем созвездии";
"Трубы пропели точно".
Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
"Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
"Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.
Скорее всего, роман Маргарет имел бы успех даже если б она назвала его просто "История". Но немыслимому успеху, который пришелся на долю книги, она, вероятно, больше обязана блестящему названию, чем какой-нибудь другой отдельно взятой причине. Доусон использовал эти слова в несколько ином смысле, чем Маргарет. Поэт подразумевал, что он позволил ветру унести себя; Маргарет, конечно, употребила слово "унесенные", имея в виду "насильно оторванные". Фраза эта встречается в тексте романа на странице 397 американского издания, где Скарлетт с трудом пробирается по дороге домой из Атланты и спрашивает себя: "Сохранилась ли Тара? Или Тару унесло ветром, который пронесся над Джорджией?" Добавила ли Маргарет эту вставку после того как выбрала заглавие? Она не говорила об этом, и мы этого никогда не узнаем.
Но это не удовлетворило автора; она страшилась быть пойманной на исторической ошибке, больше чем боялась критики сюжета и стиля. Ничего не оставалось делать как только опять идти в библиотеку Атланты и проверять с точки зрения места и времени бесчисленные данные в романе, которые могли быть исторически подтверждены. Маргарет уверяла, что после проверки в библиотеке она могла процитировать по меньшей мере четыре авторитетных источника в связи с каждым невымышленным событием в книге. Это кажется чрезмерным; ей не нужно было преувеличивать, описывая, к примеру, свою кропотливую работу в связи с военными событиями. Пока она не свалилась от изнеможения, Маргарет составила почасовой график каждого события, происходившего в Атланте и ее окрестностях в последние двадцать четыре часа кампании Шермана. В самом деле, она соорудила, по меньшей мере, каркас книги, которая могла быть названа "День, когда пала Атланта", но это нужно было лишь на тот случай, если кому-нибудь вздумается усомниться в ее точности - никто и не подумал. Насколько можно судить, в романе нет ни малейшего искажения фактов. Это служит свидетельством ее честности и учености, но для среднего читателя небольшие ошибки в исторической части повествования не имели бы значения. Характеры и драма делали книгу притягательной для всех.
Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так: "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
"Неси тяжелый груз";
"Жернова";
"За борт";
"Ай-яй-яй! Черная овца";
"Немыслимая слепота";
"Не в нашем созвездии";
"Трубы пропели точно".
Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
"Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
"Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.
Скорее всего, роман Маргарет имел бы успех даже если б она назвала его просто "История". Но немыслимому успеху, который пришелся на долю книги, она, вероятно, больше обязана блестящему названию, чем какой-нибудь другой отдельно взятой причине. Доусон использовал эти слова в несколько ином смысле, чем Маргарет. Поэт подразумевал, что он позволил ветру унести себя; Маргарет, конечно, употребила слово "унесенные", имея в виду "насильно оторванные". Фраза эта встречается в тексте романа на странице 397 американского издания, где Скарлетт с трудом пробирается по дороге домой из Атланты и спрашивает себя: "Сохранилась ли Тара? Или Тару унесло ветром, который пронесся над Джорджией?" Добавила ли Маргарет эту вставку после того как выбрала заглавие? Она не говорила об этом, и мы этого никогда не узнаем.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)